Неточные совпадения
Помещик Манилов, еще вовсе
человек не
пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся, был от него без памяти.
За столом, покрытым бумагами, сидели два
человека:
пожилой генерал, виду строгого и холодного, и молодой гвардейский капитан, лет двадцати осьми, очень приятной наружности, ловкий и свободный в обращении.
Напряженно всматриваясь в бесконечное мелькание лиц, Самгин видел, что, пожалуй, две трети рабочих —
люди пожилые, немало седобородых, а молодежь не так заметна.
Анфимьевна, взяв на себя роль домоправительницы, превратила флигель в подобие меблированных комнат, и там, кроме Любаши, поселились два студента,
пожилая дама, корректорша и господин Митрофанов,
человек неопределенной профессии. Анфимьевна сказала о нем...
В углу, откуда он пришел, сидел за столом такой же кругленький, как Тагильский, но
пожилой, плешивый и очень пьяный бородатый
человек с большим животом, с длинными ногами. Самгин поторопился уйти, отказавшись от предложения Тагильского «разделить компанию».
Пожилой, пьяный
человек в распахнутой шубе, с шапкой в руке, неверно шагая, смотрел изумленно под ноги себе и рычал...
Против него твердо поместился, разложив локти по столу,
пожилой, лысоватый
человек, с большим лицом и очень сильными очками на мягком носу, одетый в серый пиджак, в цветной рубашке «фантазия», с черным шнурком вместо галстука. Он сосредоточенно кушал и молчал. Варавка, назвав длинную двойную фамилию, прибавил...
Поздно вечером к нему явились
люди, которых он встретил весьма любезно, полагая, что это — клиенты: рослая, краснощекая женщина, с темными глазами на грубоватом лице, одетая просто и солидно, а с нею —
пожилой лысоватый
человек, с остатками черных, жестких кудрей на остром черепе, угрюмый, в дымчатых очках, в измятом и грязном пальто из парусины.
Против пожарища на панели собралось
человек полсотни, почти все
пожилые, много стариков, любуясь игрой огня, они беседовали равнодушно, как привычные зрители, которых уж ничем не удивишь.
А осмотр усилил раздражение Самгина, невольно заставив его согласиться, что Туробоев прав: в этом капище собрались действительно отборные
люди: среди мужчин преобладали толстые, лысые, среди женщин —
пожилые и более или менее жестоко оголенные.
Он, конечно, был горд этим, но ведь этим мог гордиться и какой-нибудь
пожилой, умный и опытный дядя, даже барон, если б он был
человек с светлой головой, с характером.
Их было немного: всего один
пожилой моряк, всегда очень ворчливый и требовательный и который, однако, теперь совсем притих, и какие-то приезжие из Тверской губернии, старик и старуха, муж и жена, довольно почтенные и чиновные
люди.
Однако сделалось по-моему: на том же дворе, но в другом флигеле, жил очень бедный столяр,
человек уже
пожилой и пивший; но у жены его, очень еще не старой и очень здоровой бабы, только что помер грудной ребеночек и, главное, единственный, родившийся после восьми лет бесплодного брака, тоже девочка и, по странному счастью, тоже Ариночка.
За столом было новое лицо:
пожилой, полный
человек с румяным, добрым, смеющимся лицом.
Между играющими обращал на себя особенное внимание
пожилой, невысокого роста
человек, с проседью, одетый в красную куртку, в синие панталоны, без галстуха.
Я пошел проведать Фаддеева. Что за картина! в нижней палубе сидело, в самом деле,
человек сорок: иные покрыты были простыней с головы до ног, а другие и без этого. Особенно один уже
пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой на бочонок, служивший ему столом.
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был солдат, были две барыни: одна молодая, другая
пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти
люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
Маркел попал в революционное движение уже
пожилым тридцатипятилетним
человеком...
Вымолвил сие первее всех один светский, городской чиновник,
человек уже
пожилой и, сколь известно было о нем, весьма набожный, но, вымолвив вслух, повторил лишь то, что давно промеж себя повторяли иноки друг другу на ухо.
—
Человек был уже
пожилой и бесспорно умный.
Радостно мне так стало, но пуще всех заметил я вдруг тогда одного господина,
человека уже
пожилого, тоже ко мне подходившего, которого я хотя прежде и знал по имени, но никогда с ним знаком не был и до сего вечера даже и слова с ним не сказал.
Из той ватаги гулявших господ как раз оставался к тому времени в городе лишь один участник, да и то
пожилой и почтенный статский советник, обладавший семейством и взрослыми дочерьми и который уж отнюдь ничего бы не стал распространять, если бы даже что и было; прочие же участники,
человек пять, на ту пору разъехались.
Нужно ли рассказывать читателю, как посадили сановника на первом месте между штатским генералом и губернским предводителем,
человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу в полтора аршина длины и с букетом во рту, — как слуги, в ливреях, суровые на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как почти все дворяне, особенно
пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно читателю.
Компания имела
человек пятьдесят или больше народа: более двадцати швей, — только шесть не участвовали в прогулке, — три
пожилые женщины, с десяток детей, матери, сестры и братья швей, три молодые
человека, женихи: один был подмастерье часовщика, другой — мелкий торговец, и оба эти мало уступали манерами третьему, учителю уездного училища,
человек пять других молодых
людей, разношерстных званий, между ними даже двое офицеров,
человек восемь университетских и медицинских студентов.
Вскоре к нему присоединился
пожилых лет черноватенький господин, весь в черном и весь до невозможности застегнутый с тем особенным видом помешательства, которое дает
людям близкое знакомство с небом и натянутая религиозная экзальтация, делающаяся натуральной от долгого употребления.
— Вот одурел
человек! добро бы еще хлопец какой, а то старый кабан, детям на смех, танцует ночью по улице! — вскричала проходящая
пожилая женщина, неся в руке солому. — Ступай в хату свою. Пора спать давно!
Нельзя сказать, чтобы в этом пансионе господствовало последнее слово педагогической науки. Сам Рыхлинский был
человек уже
пожилой, на костылях. У него была коротко остриженная квадратная голова, с мясистыми чертами широкого лица; плечи от постоянного упора на костыли были необыкновенно широки и приподняты, отчего весь он казался квадратным и грузным. Когда же, иной раз, сидя в кресле, он протягивал вперед свои жилистые руки и, вытаращив глаза, вскрикивал сильным голосом...
У нас был далекий родственник, дядя Петр,
человек уже
пожилой, высокий, довольно полный, с необыкновенно живыми глазами, гладко выбритым лицом и остренькими усами.
На «Байкале» мне рассказывали, что один пассажир,
человек уже
пожилой и чиновный, когда пароход остановился на дуйском рейде, долго всматривался в берег и наконец спросил: — Скажите, пожалуйста, где же тут на берегу столб, на котором вешают каторжников и потом бросают их в воду?
Он был большим другом «сановника», развлекал его, и, кроме того, Лизавета Прокофьевна почему-то питала одну странную мысль, что этот
пожилой господин (
человек несколько легкомысленный и отчасти любитель женского пола) вдруг да и вздумает осчастливить Александру своим предложением.
Тут был еще один
пожилой, важный барин, как будто даже и родственник Лизаветы Прокофьевны, хотя это было решительно несправедливо;
человек, в хорошем чине и звании,
человек богатый и родовой, плотный собою и очень хорошего здоровья, большой говорун и даже имевший репутацию
человека недовольного (хотя, впрочем, в самом позволительном смысле слова),
человека даже желчного (но и это в нем было приятно), с замашками английских аристократов и с английскими вкусами (относительно, например, кровавого ростбифа, лошадиной упряжи, лакеев и пр.).
Новый предводитель был гораздо старше того, который перешел болото с передовым отрядом, и принадлежал несомненно к чистой польской расе, между тем как первый ничуть не напоминал собою сарматского типа и немногие сказанные им польские слова произносил нечисто. По службе революционному правительству предводитель задней партии тоже должен был иметь несомненное старшинство над первым. Когда они поравнялись,
пожилой поляк, не удостоивая молодого
человека своего взгляда, тихо проворчал из-под нависших усов...
Уважал он
людей солидных, толстых и
пожилых, которые приходили в одиночку, по секрету, заглядывали опасливо из передней в залу, боясь встретиться со знакомыми, и очень скоро и торопливо уходили, щедро давая на чай.
Этот
пожилой, степенный и величественный
человек, тайный продавец казенных свечей, был очень удобным гостем, потому что никогда не задерживался в доме более сорока минут, боясь пропустить свой поезд, да и то все время поглядывал на часы. Он за это время аккуратно выпивал четыре бутылки пива и, уходя, непременно давал полтинник девушке на конфеты и Симеону двадцать копеек на чай.
Дело в том, что у нее был в городе длительный роман с одним нотариусом —
пожилым, довольно богатым, но весьма скаредным
человеком.
В гостиной обыкновенно играли в карты
люди пожилые и более молчали, занимаясь игрою, а в диванной сидели все неиграющие, по большей части молодые; в ней было всегда шумнее и веселее, даже пели иногда романсы и русские песни.
Семен Яковлевич был совершенною противоположностью Николаю Силычу: весьма кроткий и хоть уже довольно
пожилой, но еще благообразный из себя, он принадлежал к числу тех
людей, которые бывают в жизни сперва хорошенькими собой мальчиками, потом хорошего поведения молодыми
людьми и наконец кроткими и благодушными мужами и старцами.
Когда молодой
человек этот стал переодеваться, то на нем оказалось превосходнейшее белье (он очень был любим одной своею
пожилой теткой); потом, когда он оделся в костюм, набелился и нарумянился, подвел себе жженою пробкою усики, то из него вышел совершеннейший красавчик.
— А ты бы лучше язык-то на привязи подержала! — раздался позади нас мужской голос. Это был
пожилых лет
человек в халате и в кафтане сверх халата, с виду мещанин — мастеровой, муж моей собеседницы.
Это был
человек уже
пожилой, небольшого роста, тучный, с большою и почти совсем лысою головой, которую он держал несколько закинув назад.
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного цеха, где на груде старого железа и фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще
человек пять
пожилых, влиятельных рабочих.
— Видишь, какие
люди берутся за это?
Пожилые уж, испили горя досыта, работали, отдыхать бы им пора, а они — вот! Ты же молодой, разумный, — эх, Степа…
Павел и Андрей, казалось, не замечали ничего, не слышали возгласов, которые провожали их. Шли спокойно, не торопясь. Вот их остановил Миронов,
пожилой и скромный
человек, всеми уважаемый за свою трезвую, чистую жизнь.
Прислуга при доме состояла из двух
человек: хромоногого бобыля Фоки да
пожилой бобылки Филанидушки, которые и справляли все работы около дома.
Навещают ее салон большею частью
люди с весом,
пожилые, но бывают и молодые
люди.
Однажды приехал какой-то гость из ее стороны, где жили ее родные. Гость был
пожилой, некрасивый
человек, говорил все об урожае да о своем сенатском деле, так что Александр, соскучившись слушать его, ушел в соседнюю комнату. Ревновать было не к чему. Наконец гость стал прощаться.
Александров стоял за колонкой, прислонясь к стене и скрестив руки на груди по-наполеоновски. Он сам себе рисовался
пожилым, много пережившим
человеком, перенесшим тяжелую трагедию великой любви и ужасной измены. Опустив голову и нахмурив брови, он думал о себе в третьем лице: «Печать невыразимых страданий лежала на бледном челе несчастного юнкера с разбитым сердцем»…
Один из почтеннейших старшин нашего клуба, Павел Павлович Гаганов,
человек пожилой и даже заслуженный, взял невинную привычку ко всякому слову с азартом приговаривать: «Нет-с, меня не проведут за нос!» Оно и пусть бы.
Говорю как друг вашего дома, как искренно любящий вас
пожилой и вам родной
человек, от которого нельзя обижаться…
«Но позвольте, — возражали им
пожилые дамы и солидные мужчины, — madame Ченцова любила своего мужа, она для него пожертвовала отцом, и оправдывать его странно, — что Ченцов
человек беспутный, это всем известно!» — «Значит, известно было и madame Ченцовой, а если она все-таки вышла за него, так и будь к тому готова!» — замечали ядовито молодые дамы.